Н. МуравинН. МуравинОпубликовано в журнале Ровесник 1992 №8
В Турции, как и в соседней Греции, всё есть. Говорят, даже
черноморская
рыба эмигрировала в натовские воды, создав на соответствующих базарах
изобилие, какого не увидишь ни в Одессе, ни в Сухуми. В Турции есть
все, и ежедневно в период навигации неуклюжие катамараны, гордо
именуемые «красными», «синими» и прочими разноцветными «стрелами»,
вываливают в порту Стамбула на «берег турецкий» порции по 300 человек с
бывших советских берегов.
Люди сходят по трапу, пошатываясь; они сутки провели в душном салоне,
плотно забитом списанными самолетными креслами. Грузины, узбеки,
украинцы, ступив па зарубежную землю и представ перед таможней, тут же
становятся унифицированными «русскими». На досмотровом столе возникают
батареи бутылок водки, баррикады банок икры, россыпи пачек «Мальборо».
Оценив, чиновник решительным жестом сметает часть добра в особые ящики
на своей стороне. Протестовать не рекомендуется — действия
представителя власти подкреплены молчаливым авторитетом усатых
автоматчиков, лениво пощелкивающих затворами.
Досмотр прошел— свободен!
Можно идти к выходу в город, за заградительные барьеры, возле которых
сверкает бронзой на солнце обязательный бюст турецкого отца-основателя
Кемаля-паши Ататюрка. Рядом с причалом на парапете сидят два советских
студента-океанолога. Они наблюдают за таможенными сюжетами со смешанным
чувством: они тоже оттуда, но - иначе. Они не торгуют, а работают, и у
них есть честно заработанные доллары.
Два друга уже побывали в Стамбуле по пути из Черного моря в сине-синее
Эгейское на океанологическом кораблике «Эксперимент», который весь чуть
больше шлюпки среднего пассажирского лайнера. Они уже видели и древние
крепости Босфора, и берега Дарданелл («Вон те холмы — это же Троя!»), и
скалы острова Лесбос. Видели и Стамбул-Константинополь, столицу двух
великих империй, но мельком — только один день. Сейчас времени больше.
Идея посетить константинопольскую патриархию зародилась у одного из
них, крутого христианина. Второй, демократ (если можно так назвать
человека, который не носил трехцветного значка, не любит громких речей
и никуда не выставлял свою кандидатуру, а всего-навсего мерз в пикете у
китайского посольства и собирал подписи за освобождение
политзаключенных), подумав, согласился: интересно ведь увидеть центр
православного мира, пусть формально, но сохраняющий главенство над
третьим Римом — Москвой. До 1453 года, года взятия турками столицы
Византии, патриархия размещалась в огромном соборе Святой Софии. Его
купол плывет над городом, охраняемый четырьмя стрелами пристроенных
позже мусульманских минаретов — мечеть Айя-Софи, вот как это теперь
называется.
Ну а где сегодня размещен патриарх, поди пойми — в путеводителе ни
слова, о чем демократ сообщает христианину. «Ерунда,— отмахивается
христианин.— Сконструируй-ка по-английски фразу: «Эта дорога ведет к
храму?»
Они покидают набережную, пропахшую нефтью и морем, с криками чаек и
грохотом подъемных кранов, разгружающих суда с красными турецкими
флагами на мачтах. Здесь кругом государственные красные флаги с белым
полумесяцем и звездой. Демократ вспоминает, глядя на них, историю про
генуэзскую, кажется, мирную конференцию, когда турки обиделись на
«территориальные притязания» Советской Армении: у армян на гербе гора
Арарат, находящаяся на турецкой территории. Чичерин ответил: «На флагах
некоторых государств изображена луна, надеюсь, это не означает, что
таковые государства на нее претендуют?»
Христианин сдержанно фыркает - он плохо воспринимает юмор, если там
фигурируют коммунисты.
Вокруг кипит стамбульская жизнь: разномастные авто туда-сюда, меж ними
тяжелые туши переполненных автобусов, на тротуарах жарят люля-кебабы, в
уличных чайханах мальчики разносят чан в миниатюрных стаканах, важные
восточные мужчины курят кальян, в глазах у них — кайф. «Покурим?»—
спрашивает христианин. «Ты обалдел, лучше бы в Софию пошли». Билет в
Айя-Софи стоит четыре доллара, и они предпочли обойти мечеть вокруг,
глазея на древние стены, отмахиваясь от чистильщиков обуви, торговцев
открытками и порнографией.
Прохожие по-английски не понимают. Банковские кассиры должны понимать,
соображает христианин, и действительно — в кондиционированной прохладе
банка чиновник откликается на их «Ду ю спик...», однако ничем помочь не
может. При разговоре присутствует полицейский: руки на автомате, глаза
— прицелы. Неприятно.
Путешествие продолжается. Им указали направление, они бредут по
сужающимся улицам вверх и упираются в большой кирпичный дом. Рядом —
никого, внутри пахнет сыростью, скрипят полы, сгекла кое-где выбиты, на
стенах пульверизатором — рисунки и слова. И Ататюрк: статуи, бюсты,
портреты. Двери, выходящие в коридор, заперты. Пусто и тихо, только
мяучит кошка. «Сюрреализм какой-то,— говорит демократ,— наверное, здесь
музей?» Христианин не согласен: «Скорее школа». Неожиданно очередная
дверь поддается, и на скрип оборачиваются сидящие за столом две
женщины. «Скул?» — «Скул! Скул!» — испуганно кивают турчанки, «А какая
улица ведет к Константинопольской патриархии?»
Новый зигзаг через лабиринт константинопольских кварталов, населенных
какими-то англофобами, опять выводит на оживленный проспект. У витрины
ресторана, где океанологи остановились свериться с картой, к ним
подходит коротко стриженный спортивный парень. Его английская речь
вполне правильна. «Патриархия? Где-то там, но зачем? Есть девочки,
Наташа и Катя, классно танцуют, о’кей?»
Вдоль трассы, глотая пыль пролетающих грузовиков, oтдыхая в тени
рекламных щитов «кока-колы»: «Это уже самая окраина,— говорит
измученный демократ,— мы с тобой прямо паломники». «Дорога к храму»,—
многозначительно произносит Христиании. Он шутит.
Пейзаж в том районе иной. Ветхие, облупившиеся дома с узкими
окнами, собаки роются на свалках, редкие автомобили подпрыгивают на
выбоинах в асфальте, разбрызгивая жижу луж. В лужах играют босые дети.
На маленькой плошади к автолавке стоит длинная очередь, в двуязычной
рекламе на борту можно прочесть что-то вроде «Дешевый картофель». В
очереди женщины, некоторые в традиционном мусульманском одеянии,
некоторые одеты вроде бы по-европейски, но, в общем, Европой здесь уже
не пахнет. По крайней мере, такой, где «есть все».
Друзья-студенты взбираются на вершину холма. Здесь можно отдохнуть,
присев на теплые камни развалин римской крепости I века (есть
соответствующая табличка). Стамбул - у ног, Босфора не видать за
стеклянными параллелепипедами модернового квартала. С другой стороны
убегают вдоль по склонам красивые контуры полей и садов. «Так мы никуда
не придем,-говорит христианин, надо назад».
Приближаются нетвердой походкой две фигуры, явно не турки. Вид у них
такой, будто вылезли из опиекурильни или из того заведения, где Катя и
Наташа. Хорошо, хоть говорить могут. Ага, американцы, студенты,
Калифорния. « А мы из Москвы». - «О, Россия, Ельт-цин!» - «А вы не
знаете какая дороги ведет к храму? »—« О, знаем, йес, так это вам в
обратную сторону до Золотого Рога, а там возле Галатского моста...» -
«Сенк ю, бай!»
Знаменитый Золотой Рог, гавань византийского флота, длинный
грязный залив шириной с Москву-реку, рассекает Стамбул на две части.
Друзья
переходят его по мосту, и тут же их встречает разгул рыночной стихии.
Здесь как раз турецких слов знать не надо, разве что «тюркиш лира».
Жарко. Популярны продавцы пива, фирменные банки плавают в ледяной воде
в металлических чанах, в таких у нас мороженое лержат, банки
вылавливают черпаками. Тут же прокат биноклей, озирать Стимбул с
дворцами и минаретами, взбирающийся по горам вокруг залива, и прокат
удочек - видимо, есть чудаки, готовые платить за право выловить кого-то
из нефтеносных вод, омывающих опоры моста.
Сразу за мостом их атакует мобильная часть торговой мафии: «Купи часы
настоящие «Сейко» семьдесят баксов. Всего!» Цена быстро скидывается до
10 долларов, потом до пяти; часы, естественно, подделка. Дольше
простираются ряды рынка, где есть пресловутое «все». В воздухе стоит
крик, и там доминируют слова «русский» и «кожа». Кожу в Турции покупать
выгодно. Если вы действительно хотите что-то купить, не зевайте: в
руках у торговца калькулятор, заменяющий язык, пальцы мелькают нал
клавишами, на табло загорается цена, но, прежде чем платить,
удостоверьтесь, какой курс доллара к лире ввёл ваш торговый партнер —
сегодняшний или заниженный позавчерашний.
Рынок международен. Продают что-то румыны, болгары, вездесущие поляки.
Вывшие советские со стандартным экспортным набором: водка, военная
форма, матрешка. Есть и то, что здесь именуют «школа» - советские
игрушки, надувные и механические. Поворот ключа, запрыгала
пластмассовая курочка, подбирая невидимые зерна. Турок балдеет и лезет
в карман за валютой.
«Ребята, вы наши? Продаете? Покупаете?» - «Нет», -отвечают океанологи.
Отходят с непонимающей улыбкой - а что тогда вообще делать в этой
Турции. В Турции, которая пока «мы» занимались невесть чем, тихо,
старательно, трудолюбиво, расстреливая студентов и запрещая профсоюзы,
пытая заключенных и сгоняя крестьян с земли, строила капитализм.
Построила - лакированное авто, толстый живот, полосатые пальцы в
перстнях. Учиться капитализму - вот зачем сюда приезжают.
Свернув с набережной Золотого Рога и пройдя несколько шагов,
друзьи-океанологи натыкаются на то, что искали, - резиденцию патриарха,
это написано по-гречески на доске, привинченной к крепкой бетонной
ограде. 3а ней - родная православная церковь, правда, архитектуру
разглядеть трудно, церковь вся в лесах, и рабочие-ремонтники
переговариваются по-турецки. Внутри устроено, как в Европе - ряды
мягких стульев для слушателей, можно не ползать на коленях. Идет служба
по-гречески, но, кроме участвующих в обряде, в церкви никого. Никого.
Только два студента и плоские лики святых на иконах. Храм, конечная.
Демократ сидит тихо из уважения к христианину и христианству, но уже
думает о том, куда пойти завтра. Снаружи на площади перед патриархией
зачем-то стоит автобус с полицией; Это навязчивая деталь, но куда от
неё деться в Стамбуле?
Наутро океанолог-демократ проснулся рано. Он вышел на палубу, где было
прохладно и свежо, замер, любуясь городом. Надо запомнить всё это,
подумал он. Сегодня день, и еще один день, а там по Босфору мимо
крепостей и зеленых берегов с тортами-виллами в Черное море и в
Севастополь. Надо запомнить минареты, силуэт холмов, запах ветра, вон
те рыбацкие фелюги, с которых прямо с борта продают улов богатым
туристам: кстати, они здесь, значит, в море не выходили? Вдруг зарычал
мотор, на причал выкатился трейлер, и студент увидел, как рабочие в
белых штанах быстро-быстро принялись перекидывать из распахнутого
авточрева на суда какие-то ящики. В бинокль он различил лаже надписи на
ящиках: «Мороженая треска. Норвегия». Ну ясно, а я-то думал, рыба к ним
эмигрировала. Да в Черном море ее просто нет.
Вот, собственно, и весь рассказ о Турции.